|
Вот это про таких как ты!!!
Тут много, но надеюсь Олег не убьет меня и тему не удалит!
"Б2"...Так называется клуб в центре Москвы...
Помещение в несколько этажей. На нижних - ресторан, а выше по узкой крутой
лесенке -небольшая сцена, перед которой тесное пространство танцпола. А
вокруг него, на ступеньку выше, вдоль перил, окаймляющих танцпол - барные
стойки, за которыми на высоких табуреточках, в полумраке блестящих лучей
световой иллюминации, сидит народ пьет соки и пиво, курит, разговаривает на
отвлеченные темы, клеит друг друга и ждет, когда приедут заявленные в
программе вечера музыканты "Неприкасаемые"...
Так было 25-го октября. Только день был не очень простой... Шли третьи
сутки с момента захвата террористами в заложники зрителей спектакля
"Норд-Ост"... Но концертные расписания никто не отменял, Москва делала вид,
что "все идет по плану". К половине 12-го на сцене появился Гарик Иванович:
обесцвеченные волосы, стрижка бокс, темный костюм и пока музыканты привычно
пристраивали в руках настроенные еще на дневном саунд-чеке инструменты,
объявил, что в связи с трагическими событиями песни он будет петь больше
размеренно-лирические, чем бойкие и залихвацкие, без которых не обходится
большинство концертов. Предупредил, что между песнями будет говорить...Зал
не возражал. И только в районе бара раздалась пара пьяных голосов: "Гарик,
пой!" . Тогда тесный, ослепленный прожекторами, зал клуба взорвался
выворачивающими души наизнанку звуками песни:
"Хитрые бесы, чумазые боги
И тамбурины судьбы, как тамбура
И параллели... звуками....
Только шоссе, как луна без конца".
Хочет, хоть кто то укрыть меня пледом,
Или на ночь, иль навсегда
Хочет хоть кто то сравнить меня с небом
Может быть нет, а может быть да..."
Начавшееся выступление тут же привлекло на тесную площадку танц-пола людей
до этого в ожидании слонявшихся по нижним этажам.Перед сценой и за барными
стойками стало тесно. Мельтешили белыми лучами юркие прожектора, ослепляя и
музыкантов и зрителей...
- А перед следующей песней, - сказал Гарик, отдышавшись, - я хочу
рассказать вам историю её написания. Однажды когда я был у себя дома, в мою
дверь позвонили. Я открыл дверь, и на пороге стояла пожилая женщина. Она
сказала, что она моя соседка снизу и чтобы я перестал заливать её водой. Я
сказал, что она ошибается и что у меня нигде не течет вода. Тогда она стала
просить, чтобы я пошел к ней в квартиру и сам убедился. Когда я все же
согласился спуститься к ней и зашел в её квартиру, она показала мне в
ванной какое-то маленькое мокрое пятнышко на потолке. А когда я стал
осматриваться, то увидел там, в ванной, на полке стоят стаканы, и они
покрыты пылью... - из зала послышалось радостное пьяное сопение, - Да ни
хера я смешного не рассказываю! Что ж ты ржешь милый? - прервался музыкант,
затем продолжил, - Так вот, все стаканы были пыльные и среди них был только
один вымытый. И тогда я понял, что она абсолютно одинокий человек. И эта
песня посвящается этой женщине... Это была "Ассоль"...
"А она сидит в кресле с лоснящимся плюшем
И вяжет для кошки , что спит на диване...
...
Но её капитан так и не приплыл
Тот, кому она была предназначена,
Погиб на войне...
...
А кошка не знает, что эту старуху,
Что сгорбилась в кресле...
Когда то звали Ассоль..."
А потом они пели "10000 км", "Это был Ангел", "Когда закончится последняя
война" и "Белла, Чао!"...
"Так спите же, братья, под черной землею.
В горах зацветайте опять эдельвейсы.
Ножи режьте хлебы...
И женщины плачьте и всходы всходите..."
Собравшийся народ слушал по-разному. Кто-то неподвижно стоял перед сценой,
вперив немигающий взгляд в черты лица Гарика Сукачева. Кто-то соединил в
поле своего зрения все - и солиста, и музыкантов, и сцену, и клуб, и что-то
еще, что было за пределами этого, но не снаружи, а внутри - внутри самого
смотрящего. Эти хлопали в ладоши и беззвучно подпевали. Кто-то использовал
льющуюся музыку, как дискотеку и, мало обращая внимание на сцену, просто
танцевал, с удовольствием осматривая движения собственного тела. И те же
грубые пьяные глотки в разных местах зала выкрикивали одну и ту же фразу: -
Давай, Гарик!"...
А потом была все же залихвацкая "Дорожная"... Допевая последний куплет, от
резких движений что-то отошло в проводах акустической гитары Гарика
Ивановича но ловко на ходу устранив неполадку, он успел доиграть песню. Тут
же в короткой передышке к нему подбежал техник и пока тот судорожно правил
провода, на сцене рядом с Гариком неожиданно выросла фигура мужчины в
черном свитере. Мужчина что-то сказал Сукачеву, получил ответ и глянул в
зал. Под очками мужчины мелькнула грустная улыбка.
- Ребята, - раздался голос Сукачева, - с нами Юра Шевчук! Зал застыл в
странной паузе. И трудно было определить, что хранит в себе эта пауза -
восхищение, вопрос или просто растерянность. Мужчина в очках взял в руки
гитару Гарика и занял место у микрофона. Музыканты, не дотрагивались до
инструментов, наблюдали.
- Ну вот, поздравляю вас, ребята, - обратился в зал человек у микрофона, -
война дошла до Москвы. И последующие его слова были о террористах и
заложниках, о том, что это общая беда, о странности времени, в котором
живем.
- А сейчас я спою вам только одну песню, - и пальцы человека легли на
струны, прижали аккорд. Музыка - два - три повторяющихся аккорда. И слова -
длинный, надрывный диалог с кем-то, кто вернулся оттуда, где происходит
явление "война".
Эту песню я слышала впервые. Он пел так, как всегда умеет петь. Мурашки
пробежали по спине, в горле застыл ком... Ближе к середине песни музыканты
на сцене встроились в аккорды Шевчука и стали подыгрывать - чуть-чуть
барабаны, чуть баян, чуть бас. А после песни он опять заговорил - о том,
что все люди братья, о том, что очень хочет, чтобы с теми, кто сейчас в
заложниках, ничего не случилось и просил помолиться за них. И стал читать
своим хриплым сильным голосом стихотворение... Слова - стихи звали,
требовали, внушали, открывали, нашептывали, кричали...
И только те же пьяные глотки вдруг провозгласили со своих мест: "Давай,
пой!"... И в этот момент хрипло-сильный голос человека вдруг закричал в
ослепленную прожекторами темноту зала:
- Вам мало того, что случилось? Вам все пофигу! Даже если те люди погибнут,
вы все равно будете здесь танцевать и пить? Что вы можете? Вы можете только
жрать, пить и трах***ся!
Зал притих в растерянности. Только где-то в тишине пьяная глотка пыталась
выдавить из себя: "Гонишь...", - но голос человека на сцене опередил её: -
Что вы сделали для того, что бы этого не произошло? Почему вы нихрена не
делаете? Что вы жрете и пьёте? Кого вы тра***те? Вам не до чего нет дела!
Неужели вы не видите, что происходит?!...
- А сам-то ты гонишь! - все же сумела заорать пьяная глотка.
- Да я был там, на войне! Я всегда был с ними, кто на войне! Я видел это.
Всё погрузилось в тишину. Тишину прорезали слова нового стихотворения.
Последние строчки он читал своим хриплым криком.
- Дай бог, чтобы с ними ничего не случилось, - сказал Шевчук, улыбнулся и
запел под ту же одну акустическую гитару:
"Просвистела и упала на столе.
Чуть поела и скатилась по золе
Убитых песен.
Да, мне нечего терять.
Мир так тесен
Дай-ка, брат, тебя обнять!"
И зал очнувшись, словно отхлестанный по щекам, тоже запел:
"А на небе встретят Сашка да Илья.
Хватит хлеба, да сто грамм - без них нельзя.
Что нам плакать, здесь не срам, чего страдать?
Рай не слякоть. Вьюга наша благодать..."
- Давайте, помолимся за них, - сказал Шевчук, и зал выжидающе смотрел в его
очки.
- Как вы будете жить дальше? - никто ему не ответил.
- Я люблю вас!... - хихикнул поэт, обнял Гарика и исчез со сцены.
"Неприкасаемые" продолжили программу. Собравшиеся души грелись о слова и
звуки "Напои меня водой"... Затем был "Вальс Москва". И все пели:
"Я люблю тебя, Москва! Я твой пьяный ребенок.
Я тобою рожден,
Я с тобою помру..."
А в конце на бис - "Маленькое тигровое колечко"...
" ...ему цены никакой.
Маленькое тигровое колечко,
Я не расстанусь с тобой".
Выворачивались души, носилась меж людей энергия светлых откровений и
повсюду были двери в новые миры, и везде были шансы на развитие...
А когда все закончилось и народ в зале остался допивать пиво и
дотанцовывать под дискотеку семидесятых, стало не ясно одно: где теперь
искать Шевчука, чтобы спросить у него: "что же нужно делать, что бы не было
войны?"
...Недопитая кружка чая на письменном столе, недоеденный шоколадный пряник
на блюдце, молчащий телефон, непришедший мужчина, ненашедшаяся любовь,
большой город - и при всем при этом нужно еще что-то делать... А
"Неприкасаемые" по радио поют:
"Осень - она не спросит
Осень - она придет..."
И Шевчук поёт:
"Иногда наша жизнь зарастает цветами
Это значит, мой друг, он прошел между нами..."
А я уткнулась в подушку и сплю...
Полшестого утра по радио передали, что террористы расстреляли двоих
заложников и одного ранили в живот. Стало очень страшно и больно. Мне
казалось, что я схожу с ума. С минуту сидела и смотрела в потолок, думала о
том, с какими словами обращаться к Богу... Опять уснула, а когда
проснулась, сказали, что всё закончилось. Всех освободили. Но убито 67
человек. 67 - это больше двух. Но почему-то страшно уже не было. И слез уже
не было...и молиться не хотелось...
_________________
Что же, получите короля Пальмиры!
Только не ищите, нет в карманах лиры.
Я её поставил под Рязанью в сени.
Иногда я Сталин, иногда Есенин.
(Ю. Шевчук)
|
Вход
FAQ
Поиск
